Хроматическая гамма. Учитель.

[katya-neko]

Название: Хроматическая гамма
Автор:  katya_neko ([e-mail])
Фэндом: Beethoven Virus
Бета: нет
Пейринг/Персонажи: Кан Маэ/Ту Ру Ми, Кан Гон У, Тховен, другие
Жанр: зарисовки
Рейтинг: G
Состояние: закончен
Описание: отрывки диких авторских мыслей. Почему нотки? А потому что так интереснее считатьXD Старалась более-менее соблюсти временные рамки, но не везде получилось.
Посвящение: даже не знаю, кто еще достигнет моего уровня маньячества XD
Предупреждение: меня не расстреливать, сама понимаю, что подняла руку на святое >.< выставлять где угодно, но только с этой шапкой. И желательно меня заранее предупреждать.

Хроматическая гамма

Хроматическая гамма

До

Иногда Кан Маэ напоминал ей большого кота – он уверенно смотрел на мир, знал себе цену, не допускал посягательств на то, что считал своим. Он был своевольным и упрямым. Так же бесцеремонно, как он поселился в доме Гон У, он поселился и в ее сердце.

До диез

Прожив на свете двадцать пять лет, очарованная только музыкой Ту Ру Ми и не могла себе представить, что ее первая любовь будет такой. Что осознание этой любви отзовется в сердце не радостью, а холодной паникой. Что каждый шаг навстречу этой любви будет таким болезненным. Что каждая минута счастья будет окупаться множеством слез. И, тем более, что, после всех испытаний, пришедшихся на долю этой любви, та окажется взаимной.

Ре

Она была чудесным золотистым светом, внезапно озарившим его мир холодной гордости и безразличия. И чем судорожнее были его попытки согреться рядом с ней, тем больше все его слова и поступки походили на издевку. Удивительно, что при этом она всегда умудрялась правильно его понимать.

Ре диез

Они были похожи уже тем, что до встречи друг с другом были влюблены лишь в музыку. Но даже музыка не сможет стать важнее человека, который может смягчить боль твоего одиночества, того единственного, лишь твоего человека.

Ми

У него был очень интересный, чистый, резкий и выразительный стиль дирижирования – стиль, который Гон У так и не захотел (а может, не смог) перенять. В этой резкости было странное очарование.

Фа

Ему не нужна была любовь. Он не хотел ничем делиться, не хотел ничего давать взамен. Ему не нужны были теплые и близкие отношения. Он ненавидел эмоции.
Он был неуверенным в себе и непостоянным, и с течением лет силы все чаще оставляли его – и наступала депрессия.
После стольких лет дирижер мирового уровня Кан Гон У наконец был готов признать, что его жизнь была беспорядком – сплошная сумятица и неразбериха, хаос, неотвратимо переходящий в катастрофу.
Но они – его музыканты – смогли принять его без остатка, до мельчайших проявлений его эгоистичной сущности, мельчайших и самых невыносимых.
И за это он был готов подарить всему миру даже больше, чем любовь.

Фа диез

Кто мог предположить, что отношения между ними так изменятся, стоит ей полностью потерять слух? И хотя после многих месяцев разлуки улыбка Ту Ру Ми была такой же солнечной, в глазах часто проскальзывали неуверенность, страх и сомнение. Да и Кан Маэ уже не мог отгораживаться от девушки саркастическими ремарками, язвительными репликами и насмешками. Они все чаще оказывались в середине давящей, многозначительной тишины, пока не научились преодолевать ее прикосновениями – совсем иным способом общения. Душа дирижера была разъедена цинизмом, но рядом с Ту Ру Ми он всегда становился таким же ранимым, как и она.
И теперь бежать было некуда.

Соль

Тховен, Ру Ми уезжает. Попрощайся с ней, пожелай счастливого пути.
Его телефон звенел так часто, что ему пришлось выключить звук.
Петушок, Петушок.
Он приехал, чтобы вернуть ее. Он позволил ей обнять себя, притянуть себя к ней. Он черпал в ней созидание, тепло и бесконечное облегчение.
В каком-то смысле им удалось создать для себя собственный маленький мирок, некое зачарованное пространство, в котором были определенные пропорции кофе и воды, в котором было уютно и хорошо.
Но его сердце звенело от страха.

Соль диез

Она раскрыла ладонь, чтобы посмотреть на кольцо. Ей ужасно хотелось заплакать, но вместо этого она улыбнулась и осторожно надела на палец этот символ неизвестно чего – и, тем не менее, символ.
Кольцо подошло на безымянный палец левой руки.
Ты правда думаешь, что теперь я буду носить его вечно?
Он молча наблюдал за ней. Его улыбка была теплой, и в ней поднялась волна удивительной нежности.
Сейчас она была совершенно счастлива.
А в его сердце появилось новое беспокойство. Теперь он хотел вернуться.

Ля

Концерт подошел к концу и самолет улетел.
За день до операции Ту Ру Ми отправилась навестить Гон У. Более неловкой и грустной встречи было и представить себе нельзя. В их отношении друг к другу проскальзывала растерянность, оба понятия не имели, что сказать, Ту Ру Ми безропотно приняла чашку чая из его рук, и молодые люди сели по разные стороны стола.
Повисло молчание, каждый погрузился в мир собственных переживаний и мыслей.
Ее руки дрожали, чай беспомощно трепыхался, стремясь остаться в чашке, и за полмгновения до того момента, когда должен был наступить срыв, Гон У резко поднялся на ноги и почти что убежал наверх, в свою «комнату».
Это оставило ее растерянной (в конце концов, хозяин дома только что скрылся в неизвестном направлении), но, в то же время, позволило вздохнуть с облегчением.
Дом без маэстро, без его саркастического присутствия и командного голоса казался странно пустым.
Ноги понесли ее направо, в теперь нежилую знакомую комнату. В шкафу не было не единой вещи, из душа, которым ей как-то раз привелось пользоваться, исчезли все полотенца.
Она легла на аккуратно застеленную кровать и начала рыдать, горько, с немой, детской мукой, свойственной тому, чье сердце разбито.

Ля диез

Ту Ру Ми всегда представляла себе их вторую «первую» встречу в Мюнхене – то ли потому что не поверила его словам о возвращении, то ли потому что преследующей стороной всегда была она. В ее воображении жили некие черно-белые сцены немого кино (впрочем, неудивительно, что немого), летящие мимо машины, огни, беспокойный европейский город и его отчужденный взгляд. Вместо этого в один прекрасный день на пороге ее нового дома неожиданно возник Тховен, протянутая рука была все такой же сухой и теплой, а голос маэстро так глубоко врезался в память, что ей оставалось лишь прочесть его слова по тонким, пересохшим от волнения губам.

Си

Она всегда завидовала Тховену – мандат доверия, которым пес владел в сердце маэстро был несравним ни с чьим другим. Она завидовала даже Гон У – он прочно занял позицию единственного ученика, отодвинув ее на какое-то очень шаткое, зыбкое, призрачное третье место. Ту Ру Ми не была другом, не была соперником, не была родственницей, не была доверенным лицом. И поэтому она в глубине души была поражена, что, в конце концов, он вернулся именно к ней.


Конец.


Название: Учитель
Автор:  katya_neko ([e-mail])
Фэндом: Beethoven Virus
Бета: нет
Пейринг/Персонажи: Кан Маэ/Ту Ру Ми, Кан Гон У
Жанр: зарисовка
Рейтинг: G
Состояние: закончен
Описание: мысли Кан Гон У младшего. Мысли загонные и, как все знают, Кан Гон У-младшенького я не люблю (вернее, люблю, когда он далеко от моего ОТП и не мешает ему становится каноннымXD). Посему Гон У тут – наблюдатель-мазохист.
Предупреждение: выставлять где угодно, но только с этой шапкой. И желательно меня заранее предупреждать.

Учитель

Учитель

Он наблюдал за ними. Все время, не отводя взгляда. Было сложно не смотреть, а Гон У всегда был слишком слаб и привык к самообману. И поэтому продолжал поворачивать голову в их сторону, притворяясь, что ничего не замечает, что не чувствует боли.
Кан Гон У иной раз задумывался, не был ли он садистом. Или мазохистом. Или просто идиотом.
Или лицемером – глупым, склонным к иллюзиям лицемером, трусом, не желающим признавать реальность.
Гон У был недостаточно хорош – и знал об этом. И хотя люди смотрели на него широко раскрытыми от восхищения глазами и перешептывались – талант, гений, дарование - за его спиной, он всегда понимал то, что никогда не будет достаточно хорош ни для Ту Ру Ми, ни для Кан Маэ. Он не заслуживал ни одного из них, а они заслуживали друг друга хотя бы потому что Гон У – хоть и по разному - любил обоих.
Он безмерно уважал своего учителя – того самого эгоцентричного, горделивого, непростого - ох, непростого - человека, который отобрав у него почти все, в следующий миг подарил ему целый мир гармонии, и он не мог ненавидеть его, потому что старший Кан Гон У был не только соперником в любви, он был наставником в музыке. И потому что тот сумел завоевать его уважение. И потому что знал себе цену и был полон собственного достоинства. И потому что под острой завистью и неприязнью и хроматической гаммой эмоций всегда скрывалось безмолвное восхищение, и почтение, и банальное желание преклонить колени, смириться и закрыть глаза, и благословить.
Гон У был виртуозным мастером самообмана, но в то же время умел замечать все до мелочей, а потом складывать витражи истинных событий – способность, временами заставлявшая его желать о потере зрения.
Но даже крепко, до боли и красных точек-черных пятен зажмурившись, молодой человек отчетливо видел вспыхивающую лучистую, светлую, ясную радость в глазах Ту Ру Ми в те секунды, когда она поднимала взгляд на маэстро, в те несколько коротких до дрожи, до оторопи секунд, пока недолговечное счастье не гасло, приглушенное лаконичными, резкими и насмешливыми словами старшего мужчины.
И Гон У осознавал, что девушка была счастлива лишь видеть маэстро Кана – даже не говорить, даже мельком, и не потому что тот признан феноменальным дирижером, не потому что талантлив, не потому что знаменит, и даже не потому что красив – и это бесхитростная непритязательность говорила о многом.
Ту Ру Ми смотрела только на Кан Маэ, улыбалась только ему, никому другому, только для него, и за это маэстро любил ее, несомненно, бесспорно любил ее. Возможно, не той преданной, смиренной, невероятно терпеливой любовью, которую девушка дарила ему – безусловной любовью, которая состояла наполовину из веры, наполовину из надежды, и была абсолютно, захватывающе прекрасна в своей женственности. Любовь маэстро была иной – она была мягче, бледнее, спокойнее, не так выразительна. Словно подводное течение, она скрывалась за его недостатками, но, тем не менее, чувствовалась в каждом жесте, взгляде, движении – точнее в их новоприобретенной неуверенности.
День за днем ученик отчетливо видел, как новизна любви расстраивает его принципиального, нетерпеливого, крайне консервативного учителя, как нарушает его драгоценное спокойствие. Неудивительно - это чувство было незнакомо Кан Гон У старшему, оно было странным и пугающим, и маэстро инстинктивно и торопливо, почти воровато прятал всякую привязанность в самом темном, самом дальнем уголке своего сознания.
Маэстро отгораживался от остального мира аристократическим холодом и молчал, потому что был слишком горд, чтобы заговорить о любви, а Кан Гон У продолжал безмолвно наблюдать, как пробуждается любовь между двумя дорогими ему людьми, потому что давно лишился остатков гордости.
Гон У наблюдал, как плачет Ту Ру Ми, как строятся и рушатся хрупкие воздушные замки, как меркнут химеры, как место влюбленности и заботы занимает уверенное, тихое, глубокое чувство – и все это из-за другого человека – из-за его соперника, из-за его наставника. Иногда Гон У задавался безумным вопросом – тянулся бы он к Ру Ми, если бы та не любила Кан Маэ. Иногда ему казалось, что эта беспомощная любовь – неотъемлемая часть девушки, ее сияние или обаяние, – в такие моменты все мысли о борьбе, мести, соперничестве, обиде, злости, весь антагонизм исчезал, оставляя молодого человека еще более растоптанным и жалким, чем прежде, а все потому, что с этой интерпретацией собственных чувств он ничего не мог поделать.
Ту Ру Ми смеялась, плакала, тревожилась, смущалась, теряла голову и любила, любила отчаянно, любила изо всех сил и не скрывала своей любви – и, возможно, эта прямота была лучше всех тонких намеков – в конце концов, на маэстро никогда не действовали тонкие намеки, недомолвки и двусмысленности.
Гон У наблюдал, как они становились ближе. И - вопреки всему – они становились ближе.
Все первые шаги навстречу, естественно, с присущими ей простодушием и прямотой делала Ту Ру Ми, но в какой-то неуловимый момент Гон У приметил, что его высокомерный, претенциозный, строгий учитель больше не избегает физического контакта с девушкой – и эта перемена была подобна гиперпрыжку в пространстве их странных отношений, потому что маэстро не любил людей, он избегал касаться людей, он слишком ценил свое личное пространство, свою надменную холодность и свое удобное одиночество и упаси боже ему было привязаться к существу, которое чуть менее вечно, чем его музыка или его Тховен.
Прикосновения маэстро были осторожными, даже неуклюжими, не теплыми, не мягкими и тем более не нежными (дирижер никогда не умел общаться на языке тела, да и никогда не делал вида, что умеет), однако Кан Маэ выдавали покой и умиротворенность, скрывающиеся в обычно настороженных глазах и, вопреки себе, Гон У надеялся, что это трепетное подобие счастья в глазах его учителя останется там навсегда.